«Оленегорск литературный»

Когда ломается судьба

Году в 95-м, в бытность мою редактором оленегорского радио, к нам в студию на Бардина зашел высокий человек в робе. Дело было накануне Дня Победы.

- Здравствуйте. Я Киселёв. У меня есть стихи о войне.
Тут же сел и прочитал - суровые строчки, от которых повеяло правдой.
- Это ваши?
- Мои.

Я не знал в ту пору, что передо мной человек, находившийся когда-то на полпути к тому, чтобы стать профессиональным литератором. В 1970 году Геннадий Киселёв вместе с друзьями организовал оленегорское литобъединение «Радуга», но ему, как и Сергею Локтюхову, было тесно в узком кружке поэтов-любителей. Прошло время, он писал, его стали печатать, сначала в области, а потом произошло событие, которое выглядит примечательно: подборка Киселёвских стихов попала в «Октябрь», один из крупнейших литературных журналов Советского Союза (достаточно сказать, что в общественный совет этого издания входили тогда такие гранды как Алесь Адамович, Андрей Вознесенский, Борис Васильев, Даниил Гранин). Журнал стотысячным тиражом разошелся по всей стране, перед оленегорцем открылась заманчивая перспектива. Казалось, нужно закрепить успех, продолжить восхождение, а там... Но в жизни все вышло по-другому.

Киселёв бросил писать стихи. Бросил писать вообще. В начале 70-х местом его работы была редакция «Заполярной руды», и, листая пожелтевшие подшивки, часто натыкаешься на знакомую подпись. Но после 1972 года - все. Обрыв.

«Затвор» Киселёва продолжался двадцать с лишним лет. Его никто туда не заго­нял - отшельничество было сугубо добровольным. Причины? Мне они не известны. Знаю лишь, что искать их следует не столько в изменении жизненных обстоятельств, сколько в противоречивом киселёвском характере. Хотя и это не более чем догадка.

Кстати, о догадках. Садясь писать этот очерк, поймал себя на мысли, что многое могу сказать о Киселёве-поэте, но почти ничего не знаю о Киселёве-человеке, кроме тех мимолетных обрывочных сведений, которые присутствуют в его стихах. При всей внешней простоте (лицо и фигура эдакого работяги-каменщика - впрочем, в последние годы он действительно работал на стройке) это едва ли не самый таинственный человек, среди всех, кого я когда-либо знал. Покуда он жил в Оленегорске, мы встречались редко и всегда неожиданно, после чего он снова исчезал - на полгода, на год. Где он живет, какова его семья - об этом и о многом другом я мог только догадываться.

Справедливости ради надо сказать, что меня никогда и не интересовала его личная жизнь. В Киселёве привлекало другое - пылкая, страстная любовь к творчеству. После четвертьвекового молчания его как будто прорвало, и стихи стали появляться один за другим. С тех пор, где бы мы ни встретились - на улице, на рынке, на дорожном перекрестке, - он останавливался и, блестя глазами, читал то, что написал за последнюю неделю, месяц, год. Слова его вески и осязаемы, но складывается ощущение, что, ложась на бумагу, они в спешке толкают друг друга и потому сплетаются подчас в такие неуклюжие и неповоротливые строчки, от которых весь стих трещит по швам.

- Геннадий Алексеич, поправь!

Бесполезно. Убеждать Киселёва в том, что он ошибается - пустая трата времени. Он верит только себе и может без тени сомнения угробить одной корявой строкой хорошую вещь, но при этом будет с невероятной упертостью доказывать, что именно в этой строчке смысл и красота всего стихотворения. Поделать с этим ничего нельзя, проще всего принимать Киселёва таким, какой он есть, и любить за то свежее, сильное и оригинальное, что упрямо прорастает сквозь любые речевые несуразности.

Город пропал за дымкой вдали,
Растаял, как забытье...
Осталось в той городской пыли
Глупое счастье мое.
Баюкает сонное сердце волна,
Дрема скользит сквозь туман...
Жизнь одна. И дорога одна –
В очередной обман.
У Николая Колычева есть слова: «... Остались руины, как памятник скорбный тому, что упущено в самом начале». Поздние киселёвские стихи - тоже своего рода памятник тому, что прошло мимо него тогда, в 70-е годы. Но это вовсе не скорбные руины, они живут и даже выстраиваются во что-то большое - в циклы, в поэмы.

В жизни этого человека было многое - от перелома позвоночника до излома судьбы. В начале 2000-х, потеряв жену, с которой прожил вместе около тридцати лет, Киселёв расстался с Оленегорском и уехал к родне в подмосковную Дубну. Время от времени навещал поселившегося в Ярославле Локтюхова, с его помощью издал сборник своих стихов - неоднозначный, спорный, но в целом неплохой. Что стало потом - неизвестно. По слухам, преследуемый обострившимися болезнями, запил... Вот уже пять лет, как о нем нет никаких известий. Жив ли?

Геннадий Киселёв


Воспоминание

Небо падает, валится, рушится,
Звезды грустно в провалы летят.
Ночь осенняя в вальсе кружится,
Бьется в очи глухой звездопад.

Вдруг послышалась песня прощальная,
Ветерок над обрывом затих,
Промелькнуло кольцо обручальное,
И угас задушевный мотив.

Фейерверк. Голубое мерцание.
Дождь несбывшихся робких надежд
Загорается, как ожидание,
И сгорает, падая вверх.

Глава из книги Александра Рыжова.
Рыжов А. Когда ломается судьба / А. Рыжов // Рыжов А. Оленегорская поэзия: первые полвека. - Мурманск. - 2007. - С. 10-12.