«Оленегорск литературный»

Страницы ушедших дней

Несколько дней назад Рудольфу Константиновичу Котельникову, ветерану Оленегорского ГОКа, первому начальнику участка хвостового хозяйства, 34 года отработавшему на комбинате, исполнилось 83 года. Случайно узнала об этом в самый канун дня рождения. И, решив, что ничего в этом мире случайным не бывает, направилась к нему в гости.

Знала, что будем говорить о стихах, о творчестве… Дождь, сопровождавший меня на протяжении всего пути, странным образом еще более настроил на поэтический лад.

Тем не менее, беседа не ограничилась разговором о стихах. Перелистывая испи­санные аккуратным почерком страницы тетради, ветеран будто перелистывал в памяти страницы своей жизни, страницы не столь давней российской истории, которую он многозначительно назвал «смутным временем». «Стихи смутного времени и никудышные стихи», — прочитала я на обложке тетради. Подумала: самокритично.

Первое произведение датировано 1976-м годом и навеяно стихотворением поэта С. Острового «Боль». И в этом слове я ощутила нечто знаковое и символичное — слишком много душевной боли в творчестве Рудольфа Константиновича. Это боль за Отечество, за простого человека, который становится жертвой политических противоречий. Я увидела яркие образы афганцев, врача, спасающего жизнь солдату в Кандагаре, детей военного Мурмана…

Рудольф Константинович обещал показать стихотворение «Моя боль», посвященное событиям 21 сентября — 4 октября 1993 года, известным как расстрел Белого дома. Читаем. Короткие, как выстрелы, фразы отзываются тревогой и горечью в сердце. Призналась, что не опубликую.

А сколько нежности и доброты в строчках о детях и внуках! С какой теплотой он пишет о людях труда, в непростых условиях Заполярья поднимавших комбинат! Сколько уважения и признательности в посвящениях своим коллегам, друзьям, с которыми на долгие годы был связан работой! Память вете­рана бережно хранит их имена. Память для него, вообще, особая категория — без исторической и культурной памяти нет человека.

Я листала поэтический дневник, понимая, что допущена до самого сокровенного. Эмоции, чувства, переживания — без купюр. Негодование, неприятие, осуждение, ярость — все есть, не без этого… Но они излились на бумагу в виде рифмованных строчек, освободив ум и сердце для любви и доброты. Рядом со мной сидел человек с удивительно светлым лицом, глазами, излучающими теплоту и сердечность.

Уходила в дождь. Дождь в тот день казался каким-то странным — не раздражал, а лишь успокаивал.

Валерия Попова