В Хибинах, на перевале Северный Чоргорр, можно увидеть прикрепленную к скале металлическую табличку. На ней — фотография улыбающегося широколицего парня с гитарой и несколько рифмованных строчек:
Под фотографией крупными буквами выведено: «Молчанов Александр Георгиевич». И две даты: 1956—1986.
Остановись, друг, на минуту
У обелиска среди скал.
Я тоже этим шел маршрутом,
Я здесь не жизнь, а смерть искал.
...В середине 80-х в Оленегорске существовало два клуба, находившихся вроде бы на противоположных жизненных полюсах: клуб заядлых туристов «Вайкис» и клуб тихих книжников «Исполин». Туристы, как водится, бродили по горам и лесам, находя свое сумасшедшее счастье в ноющих после тяжелых переходов ногах и в исцарапанных о камни ладонях, а для книжников, казалось, не существовало ничего, кроме волшебного мира литературы. Но так было только на первый взгляд. На деле же бродяг-походников переполняло нерастраченное вдохновение, а «исполиновцы» тайком мечтали сравнить книжную романтику с романтикой настоящих, непридуманных приключений. Поэтому никто особенно не удивился, когда в один прекрасный день оба клуба сблизились и, так сказать, взаимопроникли друг в друга.
Главным инициатором этого сближения стал Александр Молчанов — самый талантливый поэт среди оленегорских туристов и самый увлеченный турист среди поэтов. Впрочем, сказать, что туризм был для него увлечением, значит ничего не сказать. Его не просто тянуло в горы — он любил их той огромной, невыразимой словами любовью, которая способна вознести душу до наивысшей степени восторга.
Чита, где он родился, потом Ростов, куда переехал 12-летним мальчишкой вместе с родителями, затем Севастополь и Североморск, где проходила армейская служба. По-настоящему самостоятельная жизнь началась в Ленинграде, и вот — наконец — Оленегорск. Только здесь он смог совершенно искренне сказать: «Это мой дом». Только здесь он сумел найти самых верных друзей и самые красивые на свете горы. И, осознав это, понял, что останется здесь навсегда.
Устроившись сварщиком в РСУ и обжившись на новом месте, он сошелся с молодежью из «Вайкиса», и клуб сразу же принял его как своего. Да и могло ли быть иначе? Симпатичный, остроумный, умевший находить общий язык с любым порядочным человеком, он идеально подходил на роль «любимца публики». А если вспомнить о гитаре, которая была его неизменной спутницей, и о том, с какой кипучей энергией подхватывал он каждое интересное дело, то можно себе представить, какой трагедией обернулась для «Вайкиса» его потеря...
Однако, перед этим было несколько воистину счастливых лет: молодость, друзья, горы, музыка, стихи... В «Исполине» Саша прижился так же быстро и прочно, как и в «Вайкисе», и с горячей увлеченностью взрослого ребенка стал участвовать в литературно-театральных капустниках, будучи и сценаристом, и актером, и музыкантом, и оформителем, и кем только не! С его приходом в клубе словно бы поселился некий ангел добра и неистребимого жизнелюбия. Может быть, это просто стечение обстоятельств, но для «Исполина» наступило благодатнейшее время: скромные начинания стали вырастать во что-то большое, не умещавшееся уже в рамках прежнего клубного круга. Мероприятия проводились одно за одним: конкурсы, викторины, концерты сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе, а к привычным «междусобойным» вечерам добавились выступления перед широкой аудиторией. И одним из главных действующих лиц почти всегда становился Александр Молчанов.
Круг его интересов был, наверное, безграничен: он коллекционировал минералы, занимался фотоделом, а в «Заполярке» часто появлялись написанные им заметки о Сейде и о Хибинах. Но в душе его жила еще одна великая любовь — любовь к поэзии. Стихи он начал писать еще в армии — озорные и по-молодому дерзкие. С годами – они становились все строже, все четче, все чище, и тогда он, в отличие от друзей-туристов, занимавшихся рифмоплетством от случая к случаю, решил, что поэзия для него не хобби, а вполне серьезное занятие. Составив небольшую подборку, отослал ее в Мурманск — на пробу — и получил в ответ довольно жесткую рецензию. В девяти случаях из десяти, наткнувшись на резкую отповедь именитых критиков, начинающие поэты теряют веру в свои способности и либо бросают сочинительство вовсе, либо продолжают писать исключительно для себя и для узкого круга знакомых. Но с Молчановым такой вариант не прошел: ему, в одиночку ходившему через перевалы, было не к лицу пасовать перед чем-то или перед кем-то. Он поставил себя выше обиды, выше жгучего сознания собственного несовершенства и снова засел за работу. Но времени уже почти не оставалось.
В 1987-м его стали преследовать сильные головные боли. Никому не жалуясь, он продолжал работать, продолжал ходить в горы, и только к концу лета родные и друзья заподозрили, что с ним творится что-то неладное. В июле он неожиданно ушел один по труднейшему хибинскому маршруту и вернулся только через трое суток, – усталый и подавленный. А быть может, почувствовал, что силы иссякают, и что этому походу суждено стать последним?
Грустна бывает жизни повесть,
Что пишешь с детства до седин.
Уходит прочь твой скорый поезд,
И остаешься ты один...
Догнать! Надеждою гонимый,
За поездом рванешься вслед,
А он опять промчится мимо:
Тут остановки вовсе нет!
Так и вышло. Проходили дни, а болезнь неумолимо ломала некогда крепкий организм — слабела память, ухудшалась речь. На одном из «исполиновских» вечеров, обхватив руками разрываемую мучительной болью голову, он сказал: «Конец, ребята... Все, что мне теперь нужно, это гильотина». А ребята, знавшие его весельчаком и балагуром, не могли понять: в шутку это или всерьез?..
В феврале 1988 года ему стало совсем плохо, и «скорая» увезла его в больницу. Диагноз оказался страшным: опухоль головного мозга. 17 марта в Мурманске была сделана операция, которая уже ничего не могла изменить. В июне, вместе с матерью, он уехал в Ростовскую область, и вскоре оттуда пришла весть о его кончине.
Кто теперь скажет, кем бы стал Александр Молчанов, отмерь ему судьба не 32 года, а больше? Скорее всего, продолжал бы работать, продолжал бы ходить в горы, несмотря на то, что в том же 88-м году клуб «Вайкис» – развалился, как и многое в нашей несчастной стране. Я, к тому же, уверен, что он занял бы одно из ведущих мест в городском литобъединении, потому что его упорству в работе над собой можно было только позавидовать. В домашнем архиве сохранились сотни черновиков — оказалось, чти это варианты 15—20 стихотворения каждое из которых оттачивалось годами. Такое бывает редко.
Беречь друзей — трудна наука.
И время вспять не потечет...
А жизнь — она такая штука.
Она за все предъявит счет.
И все же Александру Молчанову повезло. Ему повезло прожить жизнь светлую, и если, уходя в мир иной, он успел о чем-то пожалеть, то, должно быть, лишь о том, что смерть нашла его не в горах, не на крутом, перевале, как сам себе предсказывал. Но это тот случай, когда право выбоpa предоставляется высшим силам.